Репортаж
«Хочу, чтоб в платье блестящем, все любили одну меня»
В Vegas City Hall 16 октября проходит творческий вечер российской поэтессы Ах Астаховой
Репортаж
«Хочу, чтоб в платье блестящем, все любили одну меня»
В Vegas City Hall 16 октября проходит творческий вечер российской поэтессы Ах Астаховой
Некоторое время звучит громкая и динамичная музыка. В какой-то момент она резко прекращается. Абсолютная темнота - и глаза, привыкшие к ней, различают еле видный, похожий на призрак, силуэт на сцене.
Ярко вспыхивают огни рампы, звучит музыка, и на середину сцены, декламируя свой стих, выходит она. В ярко-красной длинной шелковой тунике, на каблуках, держа в руках обвитую серебряным «дождиком» стойку для микрофона, что блестит как молния, она похожа на поп-певицу и одновременно на королеву.
Ярко вспыхивают огни рампы, звучит музыка, и на середину сцены, декламируя свой стих, выходит она. В ярко-красной длинной шелковой тунике, на каблуках, держа в руках обвитую серебряным «дождиком» стойку для микрофона, что блестит как молния, она похожа на поп-певицу и одновременно на королеву.
Полукруглый зал постепенно заполняется людьми – в основном, элегантными женщинами всех возрастов. Они негромко обмениваются репликами со спутницами и стремятся занять места, чтобы отдышаться и приготовиться к предстоящему действу.
На больших экранах транслируют без звука одни и те же кадры поэтессы в разных амплуа – вот она стоит в красном платье на фоне красных штор, подняв руки вверх или позирует в белом на фоне стены, прислонившись к ней и опустив глаза. Несколько раз крупным планом показывается лицо с томным и выразительным, но теплым взглядом. Создается впечатление, что Астахова уже собственной персоной присутствует в этом зале, еще не выйдя на сцену.
Мероприятие задерживается. Воздух пропитан ароматом очень сладких духов, а еще – ожиданием встречи, предвкушением чего-то удивительного, ведь сегодня Астахова презентует свой новый поэтический моноспектакль «Сядь напротив меня».
И вот, спустя десять минут, гаснет свет. Зрительный зал, где мелькают экраны не выключенных еще телефонов, похож на лесную поляну со светлячками, в этом есть что-то мистическое.
На больших экранах транслируют без звука одни и те же кадры поэтессы в разных амплуа – вот она стоит в красном платье на фоне красных штор, подняв руки вверх или позирует в белом на фоне стены, прислонившись к ней и опустив глаза. Несколько раз крупным планом показывается лицо с томным и выразительным, но теплым взглядом. Создается впечатление, что Астахова уже собственной персоной присутствует в этом зале, еще не выйдя на сцену.
Мероприятие задерживается. Воздух пропитан ароматом очень сладких духов, а еще – ожиданием встречи, предвкушением чего-то удивительного, ведь сегодня Астахова презентует свой новый поэтический моноспектакль «Сядь напротив меня».
И вот, спустя десять минут, гаснет свет. Зрительный зал, где мелькают экраны не выключенных еще телефонов, похож на лесную поляну со светлячками, в этом есть что-то мистическое.
Слегка надрывный и сильный голос захватывает пространство:
В какой-то момент эмоциональный накал достигает предела, однако Астахова произносит последнее слово стихотворения негромким голосом – умение сочетать выразительность и чередовать тональность голоса, определенно, одно из ее талантов.
В какой-то момент эмоциональный накал достигает предела, однако Астахова произносит последнее слово стихотворения негромким голосом – умение сочетать выразительность и чередовать тональность голоса, определенно, одно из ее талантов.
«…Жизнь – это, значит, женщина! Женщина, значит, смерть!..».
Полукруглый зал постепенно заполняется народом – в основном, элегантными женщинами всех возрастов. Они негромко обмениваются репликами со спутницами и стремятся занять места, чтобы отдышаться и приготовиться к предстоящему действу. На больших экранах транслируют без звука одни и те же кадры поэтессы в разных амплуа – вот она стоит в красном платье на фоне красных штор, подняв руки вверх или позирует в белом на фоне стены, прислонившись к ней и опустив глаза. Несколько раз крупным планом показано ее лицо с томным и выразительным, но теплым взглядом. Создается впечатление, что Астахова уже собственной персоной присутствует в этом зале, еще не выйдя на сцену.
Мероприятие задерживается. Воздух пропитан ароматом очень сладких духов, а еще – ожиданием встречи, предвкушением чего-то удивительного, ведь сегодня Астахова презентует свой новый поэтический моноспектакль «Сядь напротив меня».
И вот, спустя десять минут, гаснет свет. Зрительный зал, где светятся экраны не выключенных еще телефонов, похож на лесную поляну со светлячками, в этом есть что-то мистическое. Некоторое время звучит громкая и достаточно динамичная музыка. В какой-то момент она резко прекращается. Абсолютная темнота - и глаза, привыкшие к ней, различают еле видный, похожий на призрак, силуэт на сцене.
Ярко вспыхивают огни рампы, звучит музыка, и на середину сцены, декламируя свой стих, выходит она. В ярко-красной длинной шелковой тунике, на каблуках, держа в руках обвитую серебряным «дождиком» стойку для микрофона, что блестит как молния, она похожа на поп-певицу и одновременно на королеву. Слегка надрывный и сильный голос захватывает пространство:
«…Жизнь – это, значит, женщина! Женщина, значит, смерть!..».
В какой-то момент эмоциональный накал достигает своего предела, однако Астахова произносит последнее слово стихотворения негромким голосом – умение сочетать выразительность и чередовать тональность голоса, определенно, одно из ее талантов.
Мероприятие задерживается. Воздух пропитан ароматом очень сладких духов, а еще – ожиданием встречи, предвкушением чего-то удивительного, ведь сегодня Астахова презентует свой новый поэтический моноспектакль «Сядь напротив меня».
И вот, спустя десять минут, гаснет свет. Зрительный зал, где светятся экраны не выключенных еще телефонов, похож на лесную поляну со светлячками, в этом есть что-то мистическое. Некоторое время звучит громкая и достаточно динамичная музыка. В какой-то момент она резко прекращается. Абсолютная темнота - и глаза, привыкшие к ней, различают еле видный, похожий на призрак, силуэт на сцене.
Ярко вспыхивают огни рампы, звучит музыка, и на середину сцены, декламируя свой стих, выходит она. В ярко-красной длинной шелковой тунике, на каблуках, держа в руках обвитую серебряным «дождиком» стойку для микрофона, что блестит как молния, она похожа на поп-певицу и одновременно на королеву. Слегка надрывный и сильный голос захватывает пространство:
«…Жизнь – это, значит, женщина! Женщина, значит, смерть!..».
В какой-то момент эмоциональный накал достигает своего предела, однако Астахова произносит последнее слово стихотворения негромким голосом – умение сочетать выразительность и чередовать тональность голоса, определенно, одно из ее талантов.
Поэтесса приветствует зрителей и признается: «Сегодня премьера, и я безумно волнуюсь, но я чувствую всю вашу любовь!». Однако волнения не заметно – в женщине чувствуется сила, которая в полной мере позволяет ей владеть залом.
Вдруг, уже другая Астахова – поэтесса сбрасывает свое красное одеяние (под ним оказывается костюм), подходит к импровизированному гардеробу, стоящему на сцене, и надевает красные кеды. Мгновенно все меняется и появляется подростковый дух неформальности. Она ходит по сцене, положив руки в карманы, и в стихах делится размышлениями о детстве.
Вдруг, уже другая Астахова – поэтесса сбрасывает свое красное одеяние (под ним оказывается костюм), подходит к импровизированному гардеробу, стоящему на сцене, и надевает красные кеды. Мгновенно все меняется и появляется подростковый дух неформальности. Она ходит по сцене, положив руки в карманы, и в стихах делится размышлениями о детстве.
«…Мой дивный век пройдет в конце концов, но иногда, как вспышка в сердце, - детство с его святым, смеющимся лицом», -
после этой строчки что-то подступает к горлу и становится немного трудно дышать.
после этой строчки что-то подступает к горлу и становится немного трудно дышать.
«…Мой дивный век пройдет в конце концов, но иногда, как вспышка в сердце, - детство с его святым, смеющимся лицом», -
после этой строчки что-то подступает к горлу и становится немного трудно дышать»
после этой строчки что-то подступает к горлу и становится немного трудно дышать»
Поэтесса приветствует зрителей и признается: «Сегодня премьера и я безумно волнуюсь, но я чувствую всю вашу любовь!». Однако волнения отнюдь не заметно – в женщине чувствуется какая-то сила, которая в полной мере позволяет ей владеть залом.
Вдруг, уже другая Астахова – поэтесса сбрасывает свое красное одеяние (под ним оказывается костюм), подходит к импровизированному гардеробу, стоящему на сцене, и надевает красные кеды. Мгновенно все меняется и появляется подростковый дух неформальности. Она ходит по сцене, положив руки в карманы, и в стихах делится размышлениями о детстве. «…Мой дивный век пройдет в конце концов, но иногда, как вспышка в сердце, - детство с его святым, смеющимся лицом», - после этой строчки что-то подступает к горлу и становится немного трудно дышать».
Вдруг, уже другая Астахова – поэтесса сбрасывает свое красное одеяние (под ним оказывается костюм), подходит к импровизированному гардеробу, стоящему на сцене, и надевает красные кеды. Мгновенно все меняется и появляется подростковый дух неформальности. Она ходит по сцене, положив руки в карманы, и в стихах делится размышлениями о детстве. «…Мой дивный век пройдет в конце концов, но иногда, как вспышка в сердце, - детство с его святым, смеющимся лицом», - после этой строчки что-то подступает к горлу и становится немного трудно дышать».
Несколько минут спустя поэтесса читает стихи о непростой любви, уже сидя за столом, держа в руках бокал и касаясь его губами – образ, напоминающий Анну Ахматову. Кажется, и она могла бы быть автором строки:
Поражает то, как автору удается гениально проживать самые разные роли и сохранять удивительную связь с залом так, что с первых же строчек стихов хочется ей верить. Следить за ее движениями, эмоциями, голосом, жестами, взмахами рук, стараясь не упустить ни одной мелочи.
Доверять одному человеку на сцене как другу, и быть полностью под его властью на протяжении всего спектакля – это, по-своему, искусство.
Доверять одному человеку на сцене как другу, и быть полностью под его властью на протяжении всего спектакля – это, по-своему, искусство.
А вот следующее произведение – об отношениях в современной жизни, об отсутствии смелости у влюбленного человека.
В финале, в конце строфы:
В финале, в конце строфы:
«Ты пришла, задыхаясь, в мой пасмурный дом…».
«…Ушла она под угасавший смех больной толпы. А я стоял и мялся: ведь эту женщину любил я больше всех, но по сей день ей в этом…», -
Астахова сделала небольшую паузу, чтобы подчеркнуть силу и лиричность стихотворения. В этот момент женщина, сидящая справа от меня, шепотом произнесла:
«Не признался…», и через мгновение со сцены были произнесены те же слова.
«Не признался…», и через мгновение со сцены были произнесены те же слова.
Астахова организовала свой моноспектакль таким образом, чтобы новые, недавно написанные ею стихи чередовались со старыми, полюбившимися ее поклонникам. Некоторые из них были переложены на музыку и стали хитами, как например, «Тебя хоть там любят?». Здесь поэтесса достигла такого драматизма, которого не было прежде на этой сцене.
Слыша знакомое и трагичное «…Чтоб больше не думать и больше не помнить, чтоб снова тревогой себя не изранить, я вытрясла душу в унынии комнат. О Господи, дай мне короткую память!..» в сопровождении меланхоличной музыки, зал буквально замер.
Слыша знакомое и трагичное «…Чтоб больше не думать и больше не помнить, чтоб снова тревогой себя не изранить, я вытрясла душу в унынии комнат. О Господи, дай мне короткую память!..» в сопровождении меланхоличной музыки, зал буквально замер.
В следующем стихотворении, таком же атмосферным до мурашек, чувствуется дуновение приморского ветра и ласковое прикосновение летнего солнца –
«Здравствуй июль, долгожданная свежесть моря. Южное солнце будит во мне ребенка…зреет шелковица, пачкая губы/ пальцы, мы, улыбаясь, смотрим с тобой с причала, после заката может пойдем на танцы!..».
В голосе Астаховой слышна неподдельная радость и искренность, она сидит на импровизированной кровати в левой части сцены, с раскрытым зонтиком от солнца, с повязанной на голове красной банданой, на фоне играет музыка с наложенным поверх звуком шума морских волн – невероятно атмосферно.
«Здравствуй июль, долгожданная свежесть моря. Южное солнце будит во мне ребенка…зреет шелковица, пачкая губы/ пальцы, мы, улыбаясь, смотрим с тобой с причала, после заката может пойдем на танцы!..».
В голосе Астаховой слышна неподдельная радость и искренность, она сидит на импровизированной кровати в левой части сцены, с раскрытым зонтиком от солнца, с повязанной на голове красной банданой, на фоне играет музыка с наложенным поверх звуком шума морских волн – невероятно атмосферно.
В следующем стихотворении, таком же атмосферным до мурашек, чувствуется дуновение приморского ветра и ласковое прикосновение летнего солнца –
«Здравствуй июль, долгожданная свежесть моря. Южное солнце будит во мне ребенка…зреет шелковица, пачкая губы/ пальцы, мы, улыбаясь, смотрим с тобой с причала, после заката может пойдем на танцы!..».
В голосе Астаховой слышна неподдельная радость и искренность, она сидит на импровизированной кровати в левой части сцены, с раскрытым зонтиком от солнца, с повязанной на голове красной банданой, на фоне играет музыка с наложенным поверх звуком шума морских волн – невероятно атмосферно.
Несколько минут спустя поэтесса читает стихи о непростой любви, уже сидя за столом, держа в руках бокал и касаясь его губами – образ, напоминающий Анну Ахматову. Кажется, и она могла бы быть автором строки:
«Ты пришла, задыхаясь, в мой пасмурный дом…».
А вот следующее произведение – об отношениях в современной жизни, об отсутствии смелости у влюбленного человека. В финале, в конце строфы:
«…Ушла она под угасавший смех больной толпы. А я стоял и мялся: ведь эту женщину любил я больше всех, но по сей день ей в этом…».
Астахова сделала небольшую паузу, чтобы подчеркнуть силу и лиричность стихотворения. В этот момент женщина, сидящая справа от меня, шепотом произнесла: «Не признался…» и через мгновение со сцены были произнесены те же слова.
Поражает то, как автору удается гениально проживать самые разные роли и сохранять удивительную связь с залом так, что с первых же строчек стихов хочется ей верить. Следить за ее движениями, эмоциями, голосом, жестами, взмахами рук, стараясь не упустить ни одной мелочи. Доверять одному человеку на сцене как другу, и быть полностью под его властью на протяжении всего спектакля – это, по-своему, искусство.
Астахова организовала свой моноспектакль таким образом, чтобы новые, недавно написанные ею стихи чередовались со старыми, полюбившимися ее поклонникам. Некоторые из них были переложены на музыку и стали хитами, как например, «Тебя хоть там любят?». Здесь поэтесса достигла такого драматизма, которого не было прежде на этой сцене.
Слыша знакомое и трагичное «…Чтоб больше не думать и больше не помнить, чтоб снова тревогой себя не изранить, я вытрясла душу в унынии комнат. О Господи, дай мне короткую память!..» в сопровождении меланхоличной музыки, зал буквально замер.
«Здравствуй июль, долгожданная свежесть моря. Южное солнце будит во мне ребенка…зреет шелковица, пачкая губы/ пальцы, мы, улыбаясь, смотрим с тобой с причала, после заката может пойдем на танцы!..».
В голосе Астаховой слышна неподдельная радость и искренность, она сидит на импровизированной кровати в левой части сцены, с раскрытым зонтиком от солнца, с повязанной на голове красной банданой, на фоне играет музыка с наложенным поверх звуком шума морских волн – невероятно атмосферно.
Несколько минут спустя поэтесса читает стихи о непростой любви, уже сидя за столом, держа в руках бокал и касаясь его губами – образ, напоминающий Анну Ахматову. Кажется, и она могла бы быть автором строки:
«Ты пришла, задыхаясь, в мой пасмурный дом…».
А вот следующее произведение – об отношениях в современной жизни, об отсутствии смелости у влюбленного человека. В финале, в конце строфы:
«…Ушла она под угасавший смех больной толпы. А я стоял и мялся: ведь эту женщину любил я больше всех, но по сей день ей в этом…».
Астахова сделала небольшую паузу, чтобы подчеркнуть силу и лиричность стихотворения. В этот момент женщина, сидящая справа от меня, шепотом произнесла: «Не признался…» и через мгновение со сцены были произнесены те же слова.
Поражает то, как автору удается гениально проживать самые разные роли и сохранять удивительную связь с залом так, что с первых же строчек стихов хочется ей верить. Следить за ее движениями, эмоциями, голосом, жестами, взмахами рук, стараясь не упустить ни одной мелочи. Доверять одному человеку на сцене как другу, и быть полностью под его властью на протяжении всего спектакля – это, по-своему, искусство.
Астахова организовала свой моноспектакль таким образом, чтобы новые, недавно написанные ею стихи чередовались со старыми, полюбившимися ее поклонникам. Некоторые из них были переложены на музыку и стали хитами, как например, «Тебя хоть там любят?». Здесь поэтесса достигла такого драматизма, которого не было прежде на этой сцене.
Слыша знакомое и трагичное «…Чтоб больше не думать и больше не помнить, чтоб снова тревогой себя не изранить, я вытрясла душу в унынии комнат. О Господи, дай мне короткую память!..» в сопровождении меланхоличной музыки, зал буквально замер.
«Если пусто в душе, значит, время сменить маршрут.
Запиши в голове разборчиво, без чернил: если любят тебя – обязательно подождут, если счастье придет – значит, ты его заслужил…».
Запиши в голове разборчиво, без чернил: если любят тебя – обязательно подождут, если счастье придет – значит, ты его заслужил…».
«Если пусто в душе, значит, время сменить маршрут.
Запиши в голове разборчиво, без чернил: если любят тебя – обязательно подождут, если счастье придет – значит, ты его заслужил…».
Запиши в голове разборчиво, без чернил: если любят тебя – обязательно подождут, если счастье придет – значит, ты его заслужил…».
Одним из самых красивых моментов спектакля было явление поэтессы на сцене в белом платье. Оно как будто подчеркивало исходящий от нее внутренний свет. Легким жестом руки она запускала бумажный самолетик, который как подстреленная птица, падал к ногам зрителей первого ряда, и советовала:
Завершая концерт, Астахова произнесла: «А это стихотворение я посвящаю всем вам...» и прочла «Любите людей за поступки». В ответ на громкие овации, поэтесса послала воздушные поцелуи во все стороны зала. Опустившись на колени, Астахова принимала цветы от благодарной публики еще около получаса.
В воздухе чувствовалась любовь, которой так не хватает сейчас. Казалось, что она не имеет границ и пределов. А на сцене в белом платье сидела хрупкая девушка, которая за полтора часа сделала людей намного счастливее.
В воздухе чувствовалась любовь, которой так не хватает сейчас. Казалось, что она не имеет границ и пределов. А на сцене в белом платье сидела хрупкая девушка, которая за полтора часа сделала людей намного счастливее.
«Если пусто в душе, значит, время сменить маршрут. Запиши в голове разборчиво, без чернил: если любят тебя – обязательно подождут, если счастье придет – значит, ты его заслужил…».
Автор: Олеся Кононенко
